При Петре I и после него математикам платили больше всех: 2 тысячи рублей в год. Мозги стремительно утекали из Европы в Россию. Сейчас картина противоположная, ведь века прошли, а зарплаты почти не изменились.
«В наши институты очередь стоит из молодых специалистов», — говорит академик Валерий Козлов, вице-президент Российской академии наук (РАН), директор Математического института им. Стеклова. Беседой с ним мы продолжаем тему состояния российской науки, поднятую Евгением Велиховым («АиФ», № 5).Утечка остановилась
«AиФ»: — В октябре прошлого года сотни российских учёных написали открытое письмо президенту и премьеру. Там было сказано: «У России остаётся 5-7 лет для того, чтобы квалифицированные учёные и преподаватели успели подготовить новое поколение. Если в эти сроки молодёжь привлечь не удастся, о планах построения инновационной экономики придётся забыть». Всё и впрямь так плохо?
Валерий Козлов: — Академия наук медленно, но верно стареет, это факт. Представьте: авторитетный учёный выходит на пенсию и получает 6 тыс. рублей, в то время как в институте он получал 40 тыс. Качество его жизни в разы ухудшается. Поэтому он стремится как можно дольше оставаться в штате института. Мы же не можем сами выталкивать его на пенсию! В итоге за последние 6 лет число исследователей старше 70 у нас выросло в полтора раза. Но растёт и доля тех, кто моложе 30 и 40 лет. А вот тех, кому от 40 до 50, становится меньше, а ведь это самый продуктивный возраст. Причём эти люди не за границу уезжают, они переходят в другие, лучше оплачиваемые сектора экономики в нашей стране.
«AиФ»: — Помню, несколько лет назад на высшем уровне было решено повысить учёным зарплату.
В. К.: — Мы реализовали этот проект, и сейчас она реально выросла в пять раз. В успешно развивающемся институте кандидат наук получает 25-30 тыс. руб., доктор — на 10 тыс. больше. Вы спросите, откуда взялись эти средства? Мы точно знали, насколько в 2002-2010 гг. предполагалось увеличить бюджетные расходы на науку. Было решено не направлять дополнительные средства на капитальные ремонты и содержание инфраструктуры, а использовать их для увеличения заработной платы сотрудников.
Но учёный занимается исследованиями не только ради денег. Ему хочется быть на переднем крае науки, а для этого необходимо современное оборудование. У РАН сейчас около 430 институтов по всей стране. И, конечно, во многих из них дела с оборудованием обстоят не очень хорошо. Надо изыскивать средства и на это.
«AиФ»: — Вы сказали, доля молодых учёных растёт. У нас больше нет проблемы утечки мозгов?
В. К.: — Считаю, что нет. Равновесие установилось. Более того, ребята возвращаются из-за рубежа. И им надо подыскивать рабочие места — скажем, мы в своём институте трудоустроили троих таких «возвращенцев». Радует, что теперь по окончании аспирантуры молодёжь стремится продолжить свою научную деятельность. В наши институты очередь стоит из молодых специалистов. И директора часто просят у меня: дай ставку, дай ставку… А мы ведь, наоборот, проводили сокращение. Теперь по центральному округу ввели 400 дополнительных ставок для молодёжи. Они будут работать по контрактам — от года до трёх лет. Это именно талантливая молодёжь, а не выпускники вузов, которым идти некуда.Оброк на науку
«AиФ»: — Академия наук существует с 1724 года. На какое время, по-вашему, пришёлся расцвет отечественной науки?
В. К.: — При Петре I и после него математикам платили больше всех: 2 тыс. руб. в год. Это была огромная сумма: корова или лошадь стоили копейки. Но первые профессора и академики были приглашёнными иностранцами. То есть это в Европе тогда была утечка мозгов, а не у нас (смеётся). Приезжали молодые учёные — например братья Бернулли из Швейцарии. Один из них, Даниил, автор знаменитого гидродинамического закона, проработал в академии 8 лет. И он писал своему отцу Иоганну из города Петербурга: «Отец, здесь так холодно, сыро и скучно». А тот, величайший математик своего времени, отвечал: «Да, сын, я всё понимаю. Но в Европе больше нет места, где так уважают науку и столько за неё платят». А знаете, откуда Пётр I изыскивал деньги на науку? Он взимал их с прибалтийских городов и земель, которые по итогам Северной войны были присоединены к империи. Такой их обложили повинностью.
Но, конечно, расцвет нашей науки пришёлся на советское время. Да что там говорить: то, что мы сейчас живём за счёт нефти и газа, — целиком заслуга советских учёных. Это они исходили всю Сибирь и открыли основные месторождения.
«AиФ»: — В СССР исследователям зачастую приходилось работать в авральных условиях — взять хотя бы атомный проект или покорение космоса. Может, мы в силу своей ментальности только так и можем?
В. К.: — Да, есть такая точка зрения: государство должно ставить перед нами крупные амбициозные задачи, и тогда мы мобилизуемся, добьёмся успеха. Но что-то подобное и происходит сейчас. Президент страны озвучил пять прорывных направлений технологического развития. И академия уже взялась за сопровождение этих проектов. А вообще надо стремиться проводить исследования по более широкому фронту, потому что изначально неясно, где возникнут прорывные научные идеи, которые кардинально изменят нашу жизнь. Когда Фарадей экспериментировал с проводниками и магнитами, вряд ли кому-то в голову могло прийти, что дальнейшая жизнь на планете будет невозможна без электричества. Как сказал нобелевский лауреат Фейнман, один только Фарадей окупил затраты на науку на все будущие времена.
«AиФ»: — Наука задаёт направление технологиям и производству. Но у нас некоторые отрасли как «легли» в период реформ, так и не встали. Не получается ли так, что российская наука работает вхолостую: то есть идеи появляются, а девать их некуда?
В. К.: — Наши институты уже столкнулись с этим явлением. Так, в Институте биоорганической химии РАН был построен цех по выпуску нового, генетически модифицированного инсулина. Этот инсулин поступает в продажу — нужный продукт. Но цех находится прямо в институте! Это от безысходности, такого не должно быть. Там должно стоять экспериментальное оборудование, а не производственные линии. Ведь основная задача РАН в соответствии с законом и уставом — фундаментальные исследования, воспроизводство знаний. Инновациями должны заниматься другие.
«AиФ»: — Вы директор Математического института. Правда ли, что математика — мёртвая наука? Или в этом мире абстракций ещё остались лазейки, куда может проникнуть человеческая мысль?
В. К.: — Математика развивается с античных времён и кажется уже необъятной. Но — и это удивительно! — граница неизведанного всё отодвигается и отодвигается. Сейчас без математического моделирования невозможно ни одно серьёзное исследование — ни в физике, ни в химии, ни в биологии.
Применение математики ХХI века — это информационные технологии, новые способы вычислений, компьютеры, работающие на других принципах, защита информации — совершенные системы кодирования. И много другого, чего ещё мы сами не знаем.
Уровень развития той или иной страны, её величие находятся в прямой связи с достижениями науки. А та напрямую зависит от развития математики. Сейчас на международных математических олимпиадах часто побеждают китайцы. Но и наши ребята не отстают. У нас выдающиеся традиции математической науки и талантливая молодёжь. Надо создавать ей условия для работы, тогда страна будет конкурентоспособной и с нею будут считаться.Досье
Валерий Васильевич Козлов родился в 1950 г. в Рязанской области. Окончил мехмат МГУ. В 1978 г. защитил докторскую диссертацию. С 2004 г. возглавляет Математический институт им. В. А. Стеклова РАН. Женат, имеет дочь.
Читайте также: Новости России и мира.